Кори маркевич а вы знаете первое воспоминание

Воспоминания ныне живущих в Пензе блокадников записал корреспондент «АиФ».

Немецкая каша

Когда наступила война, Нине Прудентовой было три с половиной года. Многое она помнит по рассказам своей матери, которой сейчас 102 года!

«До начала войны я с мамой и дедушкой жила в Ленинграде, а папа работал учителем в школе в селе Ящера Гатчинского района, находившемся в восьми километрах от города, — вспоминает Нина Борисовна. – Как только объявили военное положение, мы переехали к отцу поближе. Я до сих пор помню школу, в которой он работал и жил – длинное одноэтажное здание».

Отцу маленькой Ниночки, можно сказать, повезло, из-за того, что он был сыном священника, в армию его не взяли, и велели ждать машину, на которой обещали эвакуировать вместе с семьей.

«Немцы в деревне появились неожиданно, — продолжает женщина. – Они собрали всех жителей, многих расстреляли. Однажды я, отец, мама и еще одна семья с двумя детьми в чем были одеты убежали в лес. Пока жили в нем, питались ягодами и грибами. Это продолжалось до тех пор, пока оккупанты не стали объявлять в рупоры, чтобы все возвращались в деревню – лес собирались простреливать, боялись, что в нем будут прятаться партизаны.

Жить в школе было уже нельзя, там поселились немцы, уголок нашелся в медпункте, за стеной которого тоже жили незваные гости».

Всем пришлось привыкать к новой жизни. Отцу Нины выпала участь выдавать в ларьке пайки рабочим, приносившим ежедневно туда инструмент. За работу он получал два кусочка хлеба. Мать работала уборщицей в столовой. Командовали ими немцы.

«Как-то мама меня, уже чуть повзрослевшую девочку, не нашла «дома». Обежав все закоулки, в отчаянии ворвалась к немцам и увидела неожиданную картину: Хельмут, так звали одного из них, кормил меня манной кашей. На родине у него остались жена и сын, по которому он очень скучал. Видимо, так проявлялись его отцовские чувства».

Во время отступления немцы людей, которые помоложе, забрали с собой на поезде в Германию. Но русские войска так быстро наступали, что всех «узников» высадили в Латвии, поместили в сараи и разрешали латышам брать их в батраки. В этой республике Нина Борисовна прожила до 1959 года, а в 1978 переехала в Пензу.

Мешок картошки за костюм

До войны деревня, в которой проживала Людмила Щеглова, называлась Кобылино, а после имени Карла Либкнехта.

«Когда папа ушел на фронт, я осталась с мамой и младшей сестренкой, — рассказывает Людмила Степановна. — Мне приходилось ходить за водой, полоть огород, бегать в магазин за хлебом и солью, нянчится с сестренкой, носить молоко на молокозавод (помощь государству., — Прим. авт).

Вместе с мамой я собирала в лесу грибы, ягоды. Много запасали клюквы, разных трав. В подвале нашего дома стояли большие чаны, и когда они наполнялись полностью — а собирали все это «богатство» всей деревней — приезжали люди и все увозили на фронт. Осенью 1941 года на летней веранде нашего дома поселились немцы».

Людмила Щеглова до сих пор помнит, как в детстве пряталась от бомбежек. Фото: АиФ

Новые жители съели у семьи всех гусей, уток, кур, одну корову. Заходить в «немецкую» половину разрешали только маленькой Люде, которая передавала им молоко, яйца.

Женщина до сих пор не может забыть, и как над их домом в сторону Ленинграда и обратно летали немецкие самолеты. Огненное зарево было видно над городом-героем. А в это время дома под столом со своими близкими пряталась и наша героиня.

«В военные годы муку мы мололи сами, добавляли к ней сушеной травы и пекли лепешки, — продолжает Людмила Степановна. – Еще питались соленой капустой, которую мама парила потом в печке. В военные годы не хватало картошки, купить ее было негде. Как-то маме удалось обменять на мешок картофеля свой лучший костюм, который стоил 400 рублей».

Дорога жизни

В 1993 году Борис Малев приехал в Санкт-Петербургом. Зашел в домоуправление своего района, чтобы получить справку, что в период блокады находился в городе-герое. На вопрос, в какой квартире проживал, развел руками: мамы в живых уже не было – спросить не у кого.

«В период блокады разводили огонь домовыми книгами, поэтому если ваша сохранилась, считайте, повезло», — предупредила работница ЖЭУ. Книгу отыскали, а он стал узаконенным жителем блокадного Ленинграда.

«Я жил в городе до 1942 года, — вспоминает Борис Аркадьевич. – Голод, бомбежки – все это испытал в шестилетнем возрасте.

На всю жизнь запомнил, как в 12 часов дня на улице начинались обстрелы. Так как на крыше многоэтажного дома, в котором я жил вместе с мамой стояла зенитка, то всегда казалось, что еще немного и на дом упадет бомба.

Однажды, когда я был один в комнате большой коммунальной квартиры, в окно третьего этажа влетел снаряд. Он разорвался на нашем, четвертом этаже. Четыре квартиры и пол перед выходом на лестничную площадку были разрушены. От белой пыли при сотрясении ничего не было видно. Выбежал из комнаты, зная только направление к выходу, а там пола не было. Ступив одной ногой в пустоту, я уже летел бы вниз, когда оказавшаяся рядом соседка схватила меня за руку и удержала от падения».

Борис Малев помнит, как в их дом в Ленинграде попал снаряд. Фото: АиФ

Интересный факт: в военные годы бомбоубежища были не подготовлены для того, чтобы в них прятаться. Сначала люди бегали в газоубежища, а потом уже и вовсе к бомбежкам стали относиться спокойнее.

«В Ленинграде была специальная столовая для дистрофиков «Универсаль», — продолжает мужчина. – Моя мама устроилась туда работать, и я иногда прибегал к ней. В здании даже играл духовой оркестр. Но после обеда многие люди умирали, их выносили на улицу, где стояла «полуторка» и отвозили в братскую могилу.

Во время войны на рынках доходило до абсурда: вместо консервов в жестяной банке можно было купить тряпку, замоченную в воде. А за бриллиантовое ожерелье порой выторговывали буханку хлеба – это считалось большой удачей».

В августе 1942 года по Ладоге на открытой палубе небольшого парохода Бориса Аркадьевича и его маму привезли на другой берег озера. Внутри места для них не нашлось, пришлось из тюков делать что-то вроде шалаша и прятаться в нем. До них две таких поездки закончились трагически: пароходы с маленькими детьми затонули, подорвавшись на минах.

Потом уже на поезде Малевы 17 дней ехали до Пензы. На небольших картах такого города обозначено не было, да соседи по вагону никогда не слышали о нем. До Пензы пришлось на перекладных уже добираться из Сызрани. Здесь людей встретили родственники. Наш город в те годы блокадникам казался раем.

Смотрите также:

• Чтобы помнили! «Детскую книгу войны» передали общественной организации →
• Узница концлагеря. О фашистах, опытах над детьми и партизанах →
• Глазами ребенка. Маленькие люди и большая война →